Одним жарким декабрьским днем десять лет назад я приехал в Краснодар. Там, откуда я родом (Йошкар-Ола), слова «жаркий» и «декабрьский» стоять рядом не могут. В литературе этот прием называется греческим словом «оксюморон» и считается дурным тоном ровно с момента основания Краснодара. Однако, меня воспитывали в строгости, и с тех пор к дурному я испытываю необъяснимую тягу. Неудивительно, что я решил остаться.
За прошедшие десять лет я обнаружил, что удовлетворить свою потребность в «дурном» здесь нетрудно. Краснодар, город на правом берегу Кубани, южная столица (число церквей – сорок одна, количество кондиционеров превышает количество жителей), словно весь состоял из несочетаемого.
Узкие улицы и поток машин, ежедневно выливающийся на них. Задницы, торчащие из окон маршруток, и пустые троллейбусы. Громыхающие трамваи Усть-Катавского завода, больше похожие на боевые машины пехоты, и километры заборов единого образца из металлопрофиля. Немногочисленные исторические здания центра и наружные блоки систем кондиционирования, висящие на них. Огромные новые районы и советские поликлиники на первых этажах и в подвалах зданий.
Город стремительно рос. В погоне за столичным обликом число торговых центров быстро превысило число кованых крылечек, на каждом из которых была выбита надпись «1905 год». Эти крылечки изредка встречались на тесных старых улочках и всегда нравились мне больше, чем крутящиеся входные группы моллов.
Я гулял по Красной по выходным, наблюдая, как со всех сторон её обступают стеклянные многоэтажные сараи, которые по недоразумению называются архитектурой. Когда вместо реставрации арки с рабочим и колхозницей в Чистяковской роще, посреди бульвара на Красной построили новодел, мне пришлось бежать. Я бежал из центра на окраины, в спальный район. Я жил на седьмом этаже три года и смотрел, как у меня под окном строят дорогу. За это время дорога так и не появилась, зато район вырос вдвое. В местной школе количество классов опасно приблизилось к концу алфавита, а Северным мостам предложили дать имя. Против этого трудно было возражать.
Одной тягой к дурному уже трудно было объяснить то, что я до сих пор остаюсь тут.
Город, не созданный для комфортной жизни, оказался невероятно уютен. Среди названных уничижительной кличкой «кубаноид» местных жителей я встретил прекрасных людей. Душный влажный воздух наполнялся морской свежестью…
И когда посреди долгой пешей прогулки по столице от метро ВДНХ в сторону Останкинского пруда, я оказался в полной растерянности с трамваем, громыхающим над головой, меня осенило. Если бы Краснодар был женщиной, мне не нужно было бы искать объяснений. Но Краснодар – город, а я счастлив жить в нем.
Игорь Шерстнев